Кабинет следователя Московского УгРо Давида Гоцмана: у стены шкаф, рядом на стуле заплаканная девушка.
Гоцман: - Ша!.. говорю тебе, ша! Хватит ныть, не делай мне нервы, благо без тебя у меня их есть, кому делать.
Девушка: - Ой, всё!.. Я ж только так... для страху.
Гоцман: - Говори, Дурицкая.
Дурицкая: - Так я и говорю - идём мы с Борей по мосту, штоб ему ещё лет двести стоять на той точке, натурально ничего не предвещает кипишу. Я говорю Бореньке: щ-щастье моё, пойдём в ресторан, скушаем форшмак, попробуем красивой жизни и всё! Ты пойдёшь домой, а я уеду к маме в Жмеринку!
Гоцман: - А Боря шо?
Дурицкая: - А Боря тут сделался злой, как проститутка за 50 гривен после ночной смены, стал кричать, што не для этого показывал мне мост, реку и тот большой коттедж с красным забором и шо хочет с моего кормления получить гешефт в виде прикосновения моей головы к тем местам, откуда у евреев растёт сдача с пятитысячной купюры.
Гоцман: - А босяки , босяки те откуда появились?
Дурицкая: - Шо вы торопитесь, товарищ милиционэр, как украинский автопром до помойки?.. Погодите... Таки вот... Пока я отказывалась доставить Боруху этот праздник ( за форшмак целовать причину гордости пожилого мужчины), - со стороны того коттеджа с забором...
Гоцман: - Из Кремля штоль?
Дурицкая: - О, точно... из Кремля, на горизонте, как седло на кобыле, появился автомобиль...
Гоцман: - А марку того автомобиля ты заметила?
Дурицкая: - Да шо вы с маркой со своей, товарищ милиционер... Я ж говорю - я ж модель. Я ж в показах шароваров могу всё понять. Таки на шо мне сдался тот тарантас белого цвета, да ещё и на мосту?
До этого молчавший в углу младший следователь Фима встал со стула, сплёвывая шелуху от семечек в пакет, и подал голос.
Фирма: - Я тебе, Дурицкая, расскажу сейчас анекдотец давнишний, как-то на бармицву старшего сына Губернатора Москвы одна дамочка в очках решила, што во всём виноваты коммунисты, о чём и произнесла на всю округу своим писклявым голосом при помощи телевизора , назвав коммунистов чеченцами. Те долго думать не стали, похватали свои кинжалы и пошли до той женсчины рассказать, шо Гудермес является городом-побратимом Венеции - в плане мести за длинный язык и пустую голову.
Дурицкая: - И шо?
Гоцман: - Фима... не тяни кота за преамбулу, шо за суть твоей пиэсы?
Фима: - Ша! Так вот, на улице эти босяки ей ничего не доказали , по причине холода и незнания русского языка в полном обьёме. А вот в подъезде босякам помог нож и темнота, доказавшая женсчине, шо языком нужно книжки вслух внукам читать, а не на базаре глупости городить. Смекаешь, к чему я?
Дурицкая: - Так это шо... те босяки могут до меня приехать?
Гоцман: - Не только приехать, Аня, но и пистолетом своим тебе в туловище кинуть, и так раз пять, а может, и шесть, потому как ты одного из них уж точно в лицо видела и как минимум в общественном туалете Одессы можешь узнать его из пяти человек, писающих в унитаз и стоящих к тебе спиной, найти его и узнать, как папа узнаёт день маминого расстройства.
Дурицкая: - А делать мне шо? Шо делать...( срывается в плач)
Фима: - Аничего... иди себе в Жмеринку. Сейчас выйдешь из околотка и скажи той толпе, шо ты таки сожалеешь, шо Борух погиб голодным, скажи им про то, шо тут злые и не кормят. И в той толпе тебе дадут еды, по морде микрофоном и контракт на рекламу шароваров хде-нибудь под Ильичёвском в колхозном клубе .
Гоцман: - Фима, ша! Куда я тебе свидетеля живого выпущу? Я ж не хочу, шоб ту Аню минут через 40 нашёл в грязной Москва-реке красивый студент и вытягивал её на берег Марьино за грязную, но длинную косу.
Фима: - Дава... если мадам Дурицкая, живя в Москве, не может отличить Форд Экскёршен от Дэу Тико, то грош ей цена как эксперту-автомобилисту. Любой босяк, видя направленные на себя камеры телевизоров, может рассказать, шо за рулём сидел сам господин Форд. А на дуле пистолета красовалась надпись "Яшке биндюжнику от братвы с Молдаванки".
Гоцман: - Всё... Иди, Аня, иди к толпе и расчёсывай им плохое настроение.
Дурицкая: - А если они меня спросят за Боруха?
Гоцман: - За Боруха ответь им... зажмурился Борух, натянул на себя белый саван и решил обоими глазами посмотреть, как апостол Пётр играет с апостолом Павлом в преферанс на лепестки роз, всё поняла?
Дурицкая, всхлипывая, уходит.
Гоцман: - Ну шо, Фима, картина маслом? Едем в морг ждать Аню, выкинутую из багажника той же машины, тока уже тихо и без пыли?
Фима: - Дава, а поехали к мадам Шмуклис на Сретенку - покушаем глоссика и посмотрим, как те босяки смогли уехать с моста незамеченными. Там по пятницам биндюжник на биндюжнике сидит. Дорога вся занята, гоп-стопом не занятся по причине малого места, а те босяки со свистом и ленточками фффььююють - и как будто бычки на привозе разбежались в разные стороны.
За окном брезжило новое Московское утро, дворники доставали мётлы, из Черёмушек и Химок потянулись толпы невыспавшихся горожан на окраины города за нехитрым провиантом в сетевые лавки. Жиды-процентщики открыли свои банки и в надежде на гешефт потирали ладони. Москва начала жить свое обыкновенной жизнью. Только в той жизни уже не было Боруха, а были Аня и два босяка на "форде". А может и не "форде"... хто ночью возле Кремля рассматривает автомобили? На то там целые толпы Околотошных да из царской охранки ходят. Строем. А за Боруха ещё расскажут его гроши, а как же им молчать? Где пуля приходит на помощь старому доброму мордобою и улюлюканью - всегда ищите гроши. Мой вам добрый совет!
udaff.com/read/creo/127725/